— Муж! Вставай!

— Ы-ы-ы-ы…

— Вставай, муж! Труба, в смысле икра, зовет! Сейчас почистим рыбу, повесим ее вялиться до вечера, в коптильню ее надо вешать на ночь… и пойдем строить печь для обжига! Нам нужны горшки! И еще солеварню надо на берегу организовать… Столько дел, столько дел! Вставай!

Глава 27

Икру мы решили солить старым саамским методом, о каком я слышала от бабушки, — она работала с

геологической партией на севере и рассказывала множество баек времен своей молодости, в том числе и хозяйственных.

Нам очень повезло, что в зимовье нашелся небольшой, но крепкий бочонок из под виски. Судя по надписи на его пузатом темном боку, виски было так себе качества, но я посчитала, что с глубокой стерилизацией внутренностей оно все равно справилось неплохо.

Айвен, до небес счастливый оттого, что ему не придется строить еще одну печь, а потом лепить и обжигать в ней горшки, с готовностью помогал мне в несколько приемов ошпаривать дубовые внутренности кипятком — вместо стерилизации, а потом аккуратно укладывал в бочонок икру слоями, более чем щедро пересыпая их солью. Прежде чем такой деликатес можно будет есть, его придется вымачивать, но это ерунда.

Потом, через несколько дней каторжной работы, когда емкость наполнилась рубиновыми шариками до краев, муж послушно оттащил этот бочонок в верховье ручья с ледяной водой и вкопал его по самую плотно закрытую и залитую сосновой смолой крышку в мокрую гальку у самого бережка. Не ахти холодильник, конечно, но холода на остров придут скоро, а до них крепко просоленная масса прекрасно сохранится и тут. Ручей из-под ледника на макушке горы, температура у него всего на несколько градусов выше ноля, не во всяком холодильнике такая низкая.

Жаль, что бочонок в избушке нашелся всего один, но вслух я не роптала и про горшки больше не заикалась — у меня совесть есть.

Айвен и так впахивал на ниве домашнего хозяйства как не всякий шахтер-рекордсмен в своей шахте. Чистить и заготавливать рыбу он научился с такой сноровкой, что ему целое племя индейских скво позавидует. А еще собирать ягоды, разделывать тушу оленя, натирать золой и мокрыми дубовыми опилками шкуру…

Мне в то время, пока он всем этим занимался, тоже непростая задачка выпала. Объяснить, как именно она превращается, Кристинка не могла, но ее стремление все время проводить в шкурке медвежонка надо было как- то откорректировать. Потому что я заметила-таки нехорошую тенденцию — в виде зверика дочь не разговаривала, а превращаясь ненадолго в человека, тоже вдруг стала пытаться выразить свои желания мычанием-рычанием и жестами. Это при том, что она прекрасно умела разговаривать до всей этой катавасии с превращениями, я же сама слышала.

Пришлось пораскинуть мозгами и дня за три выработать более-менее годную стратегию. Например, сделать так, чтобы мишке было скучно, а девочке всегда находилось интересное занятие. Ту же малину для папы собирать, чтобы он в пеммикан добавил. Можно, конечно, лазить по кустам и в виде косолапого объедателя сладких ягод, но тогда не будет сказки — раз, и не будет похвалы от папы — два. И подбрасывания вверх под радостный визг не будет, и кружения до головокружения…

Короче, с помощью таких простеньких хитростей мы сумели поделить время между медведем и человеком примерно поровну. Лучше всего дочь выманивалась на сказку, но и просто папино внимание ей очень нравилось, а я специально подучила Айвена больше возиться с ребенком, когда она девочка.

И все так здорово вроде складывалось… ну, то есть относительно здорово, в рамках общефиговой ситуации, когда мы вынуждены отсиживаться на острове и боимся даже нос высунуть на большую землю. Запасы делаем, дом утепляем, законопачивая мхом все щели и обвязывая сруб снаружи камышовыми грубо связанными пучками.

И даже чуть-чуть вроде забывается, что я не Золотинка и вообще медведь — кажется временами, что моя прошлая жизнь мне приснилась и я всегда жила так, с мужем и дочерью в этом времени.

Дни летели как быстро желтеющие листочки с тоненькой березки, что росла у самого сруба. Я даже потеряла им счет, потому что для медведицы числа не имели значения, зверь во мне и так прекрасно чувствовал смену времен года и даже дождь на завтра мог предсказать без всякого интернета.

Однажды утром мы проснулись, сходили умыться на реку и вдруг поняли, что… что у нас появилось свободное время. То есть относительно свободное — занятий при желании найти можно тысячу, в диком хозяйстве работы навалом. Но вот эта бешеная горячка рыбьей путины осталась позади, просто потому, что лосось в реке кончился.

Мы с Айвеном одинаково растерянно сели на прибрежную гальку и посмотрели друг на друга. Приехавшая на мне верхом человекодочь проворно слезла и попыталась забраться в холодную воду, не снимая мокасин и комбинезончика, которые ей под моим чутким руководством соорудил на скорую руку муж. Пришлось ловить и держать под возмущенное пыхтение и визги.

Не знаю как, но я вдруг почувствовала, что дочь вот-вот прямо у меня в лапах обернется медвежонком, и тогда прощай с таким трудом пошитая одежка. Мы уже один раз так попали, когда Кристинка на бегу перекинулась и порвала вещи в клочья.

— Слава тебе господи, а то под потолком уже места не осталось, — после недолгого молчания выдал Айвен. — Я думал, эта распроклятая рыба никогда не кончится. Она мне уже по ночам снилась, вереницей перед глазами, вереницей! Как и не отдыхал.

— Это ты зимой скажешь, когда мы ее дюжинами потреблять будем, — хмыкнула я, балансируя активно брыкающимся дитенком. — Крис! Посиди пять минут спокойно, а то не расскажу сказку про… хм, про красную рыбу и запасливого енота.

Охочее до рассказов дите уже изрядно истощило мою память на волшебные сюжеты, и истории приходилось выдумывать на ходу. Самое смешное, что, пока я их рассказывала, рядышком обязательно пристраивался рукодельничающий муж, и кто из них слушал с большим интересом — это еще посмотреть.

Так под сказочку кучу дел и провернули.

Но сегодня, глядя на темные воды нашей реки-кормилицы, я вдруг решила устроить выходной и себе, и ребенку, и мужу. Заслужили, в конце концов!

— Так, а пошли-ка в малинник! — Я решительно встала, сопровождаемая недоуменными взглядами. — Ничего сегодня собирать не будем, а прямо там наедимся последней самой сладкой ягоды, потом придем опять сюда, искупаемся и отправимся домой и будем лежать! На травке. Кверху пузом. Отдыхать!

— Да! — хором сказали муж и дочь, подскакивая с места с небывалым энтузиазмом. Айвен вообще выглядел так, словно ему обещали луну с неба.

И мы пошли есть вкусняшку, а потом отдыхать.

Если бы я знала, чем этот отдых закончится, я бы их обоих в океан загнала последнего лосося выуживать, но ни за что не отпустила лазать по откосу с самыми ягодными кустами одних.

Глава 28

Начиналось все прекрасно. Ягодки лопать Кристинке больше нравилось человеческим ртом, так она лучше

чувствовала их сладость, а кроме того, гораздо удобнее было собирать налитые малиновые шарики в ладошку. Поэтому они вдвоем с Айвеном залезли в самую гущу кустов, а я ходила дозором по периметру, объедая последнюю сладость с краев и заодно внимательно прислушиваясь и принюхиваясь. В принципе, я уже приучила местное барибалье население, что это моя территория, и лишний раз сюда никто не лез. Но какому-нибудь большому и злобно-озабоченному самцу частенько наплевать на чужие границы, захочет он малины именно здесь пожрать — припрется и пожрет. И попробуй ему помешать.

— Мама, фкуфна! — время от времени делилась со мной впечатлениями дочь, лезла под кустами и пихала мне в пасть горсть малины. Я благодарно облизывала ее ладошку, дочь радостно хихикала, ежилась от щекотки и ползла обратно к благодушно взирающему на нас поверх зарослей папе.

Даже жалко такую идиллию чужому медведю уступать.

Не, можно и подраться. Но, по-первых, не люблю я это дело, а во-вторых, сомневаюсь, что Айвен, будучи здоров и вооружен дубиной и ружьем, станет смирно ждать в сторонке, чем бой кончится. Как пить дать полезет под незнакомые когти. Оно мне надо, лечить его потом? А если серьезно покалечат?